Сообщить об ошибке

Ваш E-mail:
Сообщение: *
Текст на картинке: *	(другая картинка)

Публикации по истории района

Призраки Моргородка

Даже недавняя, казалось бы, действительность обрастает всевозможными мифами примерно с такой же скоростью, с какой обрастали кустами и деревьями брошенные здания «учебок» на острове Русском. Владивостокская пересылка, вошедшая в историю российской и мировой культуры уже потому, что на ней нашел последний приют Осип Мандельштам, — тому подтверждение.

Запутанный след

У Мандельштама нет могилы. В том числе и поэтому о его смерти появилось множество легенд. Давно установлено, что 47-летний Осип Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере во Владивостоке, но о конкретных обстоятельствах его смерти по-прежнему ходят различные версии. Писатель Варлам Шаламов, прошедший через владивостокскую пересылку годом раньше поэта, создал самый художественно достоверный миф о последних часах Мандельштама — рассказ «Шерри-бренди». Об этом подробно говорится в работе историка доктора искусствоведения Валерия Маркова «Варлам Шаламов: история одного рассказа», вышедшей в № 11 Тихоокеанского альманаха «Рубеж». Интересующихся отсылаем к первоисточнику, а здесь остановимся на другом вопросе, также поднятом профессором Марковым в упомянутой работе. Вопрос этот — точное месторасположение Владивостокского пересыльного пункта, или Владперпункта, или просто «пересылки», или «транзитной командировки», или «транзитки».

Профессор Марков на месте предполагаемого последнего приюта Мандельштама

В различных исторических и литературных источниках можно встретить упоминания о владивостокской пересылке, на которой заключенные ожидали рейсов в порт Нагаево (Магадан), пересаживаясь с поезда на пароход. Конечной железнодорожной станцией для всех зэков была Вторая Речка (в довоенные времена — малонаселенный пригород Владивостока).

— Зэков высаживали из поезда, в памяти у них оставалась вывеска «Вторая Речка», а куда их вели дальше, они не знали, — объясняет профессор Марков.

К тому же прямо у станции, на месте нынешнего автовокзала и рынка «Березка», находился другой лагерь — Владлаг с максимальным контингентом заключенных в 56 тысяч человек (отсюда на Колыму не отправляли; зэки были заняты на заготовке и переработке рыбы в различных точках Приморья, строительстве дорог, заводов, объектов ТОФ, в животноводстве). Так укоренился миф о «пересылке на Второй Речке», гуляющий от источника к источнику.

Среди прочих авторов миф этот поддержал в «Записках зеваки» писатель Виктор Некрасов: «В 1938 году мне было 27 лет. Работал я во Владивостоке, в театре Красной армии, и считался одним из самых интеллигентных, культурных, начитанных молодых актеров. Но если б мне тогда сказали, что где-то совсем рядом, в нескольких километрах от моего дома, моего театра во Владивостоке, в пригороде Вторая Речка (а сколько раз мы ездили туда с выездными спектаклями) умирает за колючей проволокой великий русский поэт Осип Мандельштам, я бы только вылупил глаза: «Кто, кто?»

Внимательный читатель многочисленных лагерных мемуаров заметит, что авторы четко указывали: сойдя с поезда на станции Вторая Речка, заключенные долго куда-то шли… Куда?

— Первую легенду о смерти Мандельштама я услышал в 1969 году, еще студентом, — рассказывает Валерий Марков. — Потихоньку начал накапливать материал, хотя тогда все было под секретом. При Горбачеве стало проще. Я тогда работал в крайкоме КПСС, на место массовых расстрелов и захоронений в районе улицы Лесной меня на черной «волге» возил полковник КГБ. В те годы удалось найти уникальные документы, поговорить с очевидцами из числа бывших зэков, вохровцев, строителей, которые лично указали мне место расположения владивостокской пересылки на территории «экипажа». Встречался с Дмитрием Маториным — очевидцем смерти Мандельштама, с Георгием Жженовым, прошедшим нашу пересылку в 1939-м.

Ссылаясь на многочисленные источники, Марков констатирует: владивостокская пересылка находилась хотя и не очень далеко от Второй Речки, но все-таки в другой точке города — в районе Моргородка. Г-образная территория бывшего лагеря площадью в семь гектаров «зажата» современными улицами Днепровской, Ильичева, Печорской, Вострецова. Это жилые кварталы чуть выше остановки «Молодежная» и за стадионом «Строитель».

Крутой маршрут в четыре километра

Владивостокский пересыльный пункт, созданный к осени 1931 года, был объектом секретным. Лагерь разделялся на мужскую и женскую части. В мужской имелись отдельные зоны для «врагов народа», уголовников, «китайцев» — КВЖДинцев, штрафников. Удивительно, но лагерь просуществовал до 1941 года, практически нигде не засветившись. Даже в центральных архивах транзитка стала фигурировать только в 1940 году, когда на деле уже был решен вопрос о передаче ее инфраструктуры Тихоокеанскому флоту. Это одна из причин живучести мифа о «пересылке на Второй Речке».

— Почему транзитка была секретной? Думаю, потому, что именно через нее отправляли на Колыму не только цвет интеллигенции, но и сотни деятелей Коминтерна и других активистов международного коммунистического движения, — предполагает Валерий Михайлович. — Я одного вохровца нашел — под большим секретом он рассказал, какие при Берии были проверки соблюдения режима секретности. А бывшие вольнонаемные рассказывали, что давали какую-то страшную подписку о неразглашении. «Шестой километр», «транзитная командировка» — так обозначался этот лагерь, и все.

В 1994 году Маркову удалось поговорить с Александром Солженицыным, возвращавшимся из эмиграции через Владивосток. Оказалось, автор «Архипелага ГУЛАГ», получавший огромное количество писем от бывших арестантов, даже не слыхал о пересылке.

— Встретиться с ним было непросто — в гостинице «Владивосток» полностью выкупили одно крыло второго этажа, туда никого не пускали, но я сумел передать для Солженицына листочек бумаги, на котором написал три слова. В мемуарах скажу, какие именно, — рассказывает профессор. — Через пять минут мне говорят: он вас примет. Захожу, а тут — Светка Горячева, мы учились вместе… Пришлось даму с букетом роз для Натальи Солженицыной пропустить вперед. Она часа полтора с ним разговаривала, потом уже я — минут сорок. Солженицын показался несколько старомодным, не знающим наших реалий. Предложения у него были какие-то расплывчатые, хотя интересные…

Фрагмент карты Владивостока 1939 года. Г-образная территория пересылки выделена серым

Сопоставив лагерные воспоминания и довоенные карты, Марков вывел точный маршрут, которым заключенные шли от станции Вторая Речка до пересыльного лагеря. Сначала — по Великорусской (нынешняя Русская), затем поворот направо на Областную (район нынешней улицы Гамарника — проспекта 100 лет Владивостоку еще не было), потом через поселок Рыбак (район между Иртышской и Ишимской — жилые кварталы в глубине за остановкой «Постышева») по мостику через речку Ишимку на задворки бывшего кинотеатра «Искра». Наконец, пересекая нынешнюю Вострецова, в район слияния Ильичева и Печорской — там располагались лагерные ворота.

«Мы все шли и шли… Путь нескончаем. До сих пор не знаю, сколько там было километров», — писала Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте».

— Я специально прошел этим маршрутом и потратил на дорогу час с небольшим, — говорит Марков. — Здесь около четырех километров. Но зэков вели гораздо дольше — пока построят, туда-сюда…

Южная граница лагеря — участок улицы Днепровской (бывшая Днепропетровская, не путать с нынешней Днепропетровской на «БАМе»), идущий вверх от проспекта 100 лет Владивостоку. Движемся в северном направлении по улице Ильичева, к стадиону «Строитель». Справа — гигантская синяя новостройка (Ильичева, 4), видимая издалека.

— Это уже территория лагеря, — показывает Марков.

За домом по Вострецова, 10-б — скала.

— Здесь остатки карьера, откуда Мандельштам носил камни до барака — с полкилометра. Был крутой склон, вот они камни и носили — укрепляли склон, ровняли площадки. Тогда, в октябре 38-го, поэт во время отдыха сказал своему напарнику: «Моя первая книга называлась «Камень», и последняя — тоже будет камнем…»

Между тем камнем и этим — четверть века.

Приближаемся к стадиону «Стро-итель» и слиянию улиц Ильичева, Печорской, Вострецова.

— Лагерных ворот не осталось. Их убрали в 2005 году, когда здесь строились новые дома. Ближайший ориентир — вот эта стела погибшим военнослужащим флотского экипажа между Вострецова, 2 и Вострецова, 4а. Ворота находились метрах в тридцати от стелы.

И глядят приморские воротаВ якорях, в туманах на меня…

Заключенные попадали на пересылку через эти ворота и из них же потом выходили, чтобы отправиться на Колыму.

— Пароходы приходили на Чуркин, в район рыбного порта — мне об этом рассказывала Анна Щетинина, которая этот порт создавала, — говорит Марков. — Заключенные шли по Днепровской, по теперешней Снеговой, через «тещин язык» выходили в район нынешней площади Баляева, спускались по Луговой, проходили Гнилой Угол (долина речки Объяснения), шли по Калининской — через весь город. Дорога занимала 6–8 часов. Иногда их возили шаландами с Моргородка к пароходу, стоящему в Амурском заливе, но это было нечасто. В основном — пешком.

Мы стоим с моим Вергилием на месте лагерных ворот — последнего вещдока, исчезнувшего каких-то семь лет назад. Вокруг — хрущевки, новостройки, городской шум: ветер, моторы, тормоза.

Последний адрес: «И потому эта улица, или, верней, эта яма…»

Подходим к части Тихоокеанского флота, известной как «экипаж». Это улица Вострецова — бывшая Куринская. Бетонные блоки у КПП, забор, казармы по склону сопки.

— В 1940-м лагерь еще работал, а с 1941-го здесь разместился «экипаж». Вскоре началась война, отсюда едва обученных матросиков в суровом декабре отправляли под Москву, — продолжает рассказ Марков.

Сначала конфигурация части повторяла все параметры лагеря, как бы законсервировав облик пересылки. Потом территорию части начали постепенно отрезать — район активно застраивался. Сейчас «экипаж» представляет собой примерно одну шестую от лагерной площади.

На этом месте находились лагерные ворота. Фото, сделанное Валерием Марковым в 1990 году

— Здесь раньше служил замполит — мой хороший знакомый, всегда меня пропускал внутрь, даже с иностранцами. Тогда на территории было снято более 10 телефильмов. Я сюда и Леночку Камбурову возил, она была с цветами — поклониться Осипу Мандельштаму, на колени встала… Жаль, что тогда нас в часть уже не пустили.

Вежливый молодой боец с КПП, выслушав нас с профессором, уходит и вскоре возвращается: командование отсутствует, без разрешения сверху пройти на территорию нельзя. Уходим. Все равно в пределах экипажа уже не осталось деревянных строений лагерного периода — их давно сменили каменные казармы.

В последнем письме родным Мандельштам писал: «Я нахожусь — Владивосток, СВИТЛ, 11-й барак… Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги — не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей…»

Во Владивостоке поэт провел два с половиной месяца — с 12 октября по 27 декабря 1938 года.

— Я и место вычислил (подсказали бывшие вольнонаемные), где стоял 11-й барак, — продолжает Марков. — А похоронили Мандельштама уже в январе 1939 года, не сразу после смерти.

Куда мне деться в этом январе?

— Стояли морозы, по одному не хоронили — накапливали возле больнички. Вот здесь (вдоль русла речки Саперки, по Вострецова) проходил крепостной ров глубиной 15–20 метров — от Амурского залива к сопке Холодильник, он обозначен на старых крепостных картах. Весной умерших вывозили подальше, а в морозы хоронили прямо во рву и присыпали сверху землей. По всем данным, захоронение начала 1939 года находится здесь, возле нынешнего КПП «экипажа», или чуть поодаль.

Я в львиный ров и в крепость погруженИ опускаюсь ниже, ниже, ниже…

— Сколько людей было захоронено в этой братской могиле — я не знаю. Один заключенный написал, что видел из барака, как два зэка с колотушками проламывали черепа мертвым на выезде из лагеря, чтобы живой не затесался, а затем швыряли их в тот ров.

Ну, здравствуй, чернозем…

— Потом здесь все перекопали, в конце 50-х и начале 60-х этот район застраивался жилыми домами. Очевидцы вспоминали: экскаваторы выкапывали черепа, строители в обеденный перерыв ими в футбол играли. Ходили легенды, что здесь видят призраков, что в этих домах люди стали один за другим умирать, — рассказывает профессор.

Дом, возле которого проходил ров, где зимой 1938-1939 гг. хоронили умерших

На месте крепостного рва теперь широкая пешеходная аллея, идущая вдоль Вострецова. Предположительный последний приют Мандельштама — именно здесь: между КПП флотского «экипажа» и жилым домом по Вострецова, 13. Где-то тут лежали (лежат?) останки поэта, написавшего за пять лет до смерти: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Реабилитированного посмертно.

— Я в свое время предлагал назвать эту аллею именем Мандельштама — какое там, — машет рукой Марков.

По тихой аллее гуляют женщины с колясками и мужчины с собаками. Здешние неяркие дома — в стороне от «гостевого маршрута», который надраивают к саммиту АТЭС. На детской площадке тусуется молодежь, парень в спортивном костюме сосредоточенно ковыряется под капотом старенькой «мазды-фамилии»… На углу дома № 13 на Вострецова — большая черная свастика.

У айсберга есть подводная часть, у этого микрорайона — подземная. Корень «Мор-» в красивом названии «Моргородок» означает, как мне теперь кажется, не только «морской».

О памяти и памятниках

— Сколько всего людей прошло через пересылку? — Валерий Михайлович задумывается. — Можно подсчитать… Максимальная вместимость составляла 18 тысяч человек, пересылка действовала с 1931 по 1941 год (потом заключенных отправляли на Колыму через Находку, а с 1945 года — через Ванино). Владивостокскую транзитку прошли генерал Горбатов, конструктор ракет Королев, артист Жженов, писатели Шаламов, Юрий Домбровский, Евгения Гинзбург, поэт Нарбут… Я столько документов собрал, воспоминаний, схем! Планирую издать отдельную книгу — о транзитке, о Мандельштаме.

Стоим с профессором позади бывшего кинотеатра «Искра». Здесь в 1998 году открыли первый памятник Осипу Мандельштаму работы скульптора Валерия Ненаживина. Долго он не простоял — после нескольких атак вандалов переехал на территорию кампуса ВГУЭС. На старом месте осталось только бетонное пятно фундамента.

— Изначально я предлагал поставить памятник за забором «экипажа», установить там же памятную доску, — говорит Валерий Марков. — Не вышло. Но ничего, если получится,  насобираю денег и все-таки добьюсь установки памятника там, на территории пересылки. А на чугунной доске напишу слова, которые хотела видеть на могиле мужа Надежда Яковлевна Мандельштам: «Только стихов виноградное мясо мне освежило случайно язык…»

Источник "Новая газета во Владивостоке"